Третья террористическая - Страница 73

Отбрасывая на лица желтые блики, колеблясь и коптя гарью, тлел в «фонаре» керосиновой лампы прикрученный фитиль. На стульях, возле стола, устало откинувшись на спинки, сидели бородатые люди, положив перед собой автоматы. Командир говорил о смерти. Говорил очень буднично, как о видах на урожай…

Все это было теперь, в двадцать первом веке, в Чечне, хотя напоминало Белоруссию сороковых годов прошлого века. Ночь, лампа, вооруженные, пришедшие из леса люди, и местный подпольщик, который выдает им имена «полицаев» и жителей, может быть, своих соседей, сотрудничающих с оккупантами.

— Всё? — спросил командир.

— Можно еще Айдамирова.

Командир взял еще один бланк и вписал туда еще одно имя. Так просто…

А все потому, что современная Чечня живет не по одной, а по двум «конституциям» — по общероссийской и по шариату. Российская Конституция гарантирует чеченцам основные свободы. Но только днем. Ночью Чечней правит шариат. Который насаждают не чиновники, а гораздо более скорые на руку слуги Аллаха. Которые не могут себе позволить брать провинившихся земляков под стражу, проводить следственные мероприятия, суды и назначать тюремные сроки. Нет у них СИЗО, тюрем и исправительно-трудовых лагерей. Все они остались у федералов. А подписки о невыезде брать у чеченцев бессмысленно, и даже не потому, что они куда-то сбегут, а потому, что соберут всех своих многочисленных родственников, вооружат их до самых зубов — и поди тогда их возьми! Поэтому суд шариата очень быстрый суд. Заочный суд. С минимальным набором предлагаемых обвиняемым приговоров. Из которых на оккупированных территориях на самом деле практикуется только один — смертная казнь через… Уж через что придется…

— Пошли!

Изменников вылавливали по домам по одному. Их бы никогда не смогли взять, если бы партизанам не помогали местные «подпольщики», которые вызывали приговоренных под каким-нибудь благовидным предлогом на улицу или показывали пути проникновения в дом.

— Баха, выходи давай.

— А что случилось?

— Гамзата ранили. Он тебя скорей зовет!

Ранили или нет Гамзата, можно было узнать, только выйдя из дома.

— Я сейчас…

Ваха выходил, застегивая на ходу одежду, и успевал отойти метров на пятьдесят от дома, где попадал в жесткие объятья поджидавших его партизан. Его сбивали с ног, вырывали оружие, оглушали ударом по голове и тащили в сторону разрушенной фермы.

Со всеми приговоренными, кроме одного, все прошло гладко. Один вышел с приехавшим к нему накануне вечером родственником, о котором «подпольщики» ничего не знали. Справиться с двумя крепкими, вооруженными мужчинами, не поднимая шума, было затруднительно, и их пришлось прикончить, перерезав шеи кинжалами, недалеко от дома.

С остальными покончили на рассвете, когда ночь уже почти ушла и в серой мути рассвета можно было различить фигуры и даже лица окруживших приговоренных людей. Подойдя к каждому и склонившись, командир кратко сообщил о решении шариатского суда. А то, что приговор будет приведен в исполнение немедленно, и так было ясно. Всем.

Приговоренные не думали молить о пощаде, не смотрели жалобно на своих палачей, пытаясь вызвать их сострадание, не пускали слезу. Они сверкали глазищами и норовили вырвать из пут кисти рук. Чеченцы не боятся смерти, чеченцы боятся умереть вот так, как бараны, никому за свою смерть не отомстив.

Командир отошел и выдернул из-за пояса кинжал.

И протянул его Умару.

Все остальные, не входившие в четверку, бойцы отряда сделали шаг назад. Все, кроме Умара, Магомеда, Мурада и Аслана.

Ах вот оно что!.. Вот кто должен исполнить роль палачей! Они должны исполнить! Вот зачем их сюда притащили — для приведения приговора в исполнение. Чтобы проверить и повязать кровью. А раз так, то этот рейд вовсе даже не рейд, а так — разминка. Репетиция…

Умар побелел и, сам того не замечая, мелко-мелко затряс головой. Он не мог!.. Не мог зарезать человека, который был живой и смотрел на него… ему в глаза!

— Н-нет…

Командир еще раз предложил ему кинжал, тряхнув им в воздухе.

Умар инстинктивно сделал шаг назад. Как будто, если бы он не взял кинжал, тот бы пропал.

— Н-нет!..

Ему помог взявший над ним шефство Мурад. Он отодвинул Умара плечом в сторону, взял кинжал и шагнул к одному из приговоренных, который зашевелился, закрутился на месте, надеясь еще освободить, вырвать руки. От страшного напряжения жилы на его лице вздулись буграми, а глаза полезли из орбит.

Мурад схватил его за волосы левой рукой, попытался отогнуть, запрокинуть к спине голову, но его «детских» сил на это не хватило. Обреченный бычился и, напрягая шею, клонил голову вперед, прижимая подбородок к груди. Мурад потянул изо всех сил и, на мгновенье справившись и приоткрыв горло, полоснул кинжалом под подбородком. По земле брызнуло черным.

Бойцы отряда одобрительно загудели. Мурад не отпускал волосы, он продолжал держать голову, из-под которой рывками хлестала кровь. Он держал ее до тех пор, пока огромные, полные злобы глаза не остановились и не потухли. Они потухли не сразу, постепенно, когда из тела вышла жизнь.

— Шакал, — презрительно сказал Мурад.

Вытер об одежду убитого лезвие кинжала и передал его Аслану.

Тот безропотно принял кинжал, подошел к приговоренному чеченцу и одним коротким касанием перерезал ему шею от уха до уха, ступив в сторону, чтобы его не забрызгала кровь. Он сделал все очень технично и быстро, не как чеченцы, которые, гордясь собой, режут людей, помня себя, думая, как они при этом выглядят, и потому режут картинно. Он не стал ничего говорить и не стал вытирать кинжал. Он просто передал его дальше. Передал Магомеду.