Третья террористическая - Страница 53

Значит, все пройдет тихо!..

Когда подняли крышку, в лица ударил тяжелый, гнилостный запах сырого подвала. Чем же они там дышат?!

Первым вниз спустился Володя Сафронов. Он нырнул в темноту и вынырнул через несколько секунд.

— Давайте его сюда, — тихо сказал он. Сергея Петровича подтолкнули к люку.

— Сюда…

Подвал был как зоопарк, был разделен на три сваренных из прутьев арматуры отсека. За прутьями были камеры. Одна — пустая. В другой на двухъярусных нарах лежали какие-то люди. Еще в одной никого не было… А где же?..

Капитан пихнул Сергея Петровича в бок, направляя в сторону пустой камеры.

На нижних нарах была брошена какая-то рванина, что-то вроде старого, изорванного одеяла. И это одеяло в центре топорщилось. Совсем чуть-чуть, словно там кошка свернулась калачиком!

Он сделал шаг вперед и вошел в «клетку». Под ногами с хлюпом брызнула вода — на полу стояли лужи. Он подошел к нарам, склонился, не решаясь, боясь снять одеяло, как будто там был труп.

Но нет — одеяло «дышало», еле заметно колыхаясь вверх и вниз, верх и вниз… Под ним был живой человек и, судя по размерам, был ребенок.

Он осторожно коснулся живого бугорка пальцами. Бугорок вздрогнул, сжался, словно в ожидании удара, и мелко-мелко задрожал. Он уловил эту дрожь, и у него сердце словно удавкой перехватило!.. Он вдруг понял, не глядя понял, что это его дочь, что ее вот так будили, может быть, каждую ночь, может быть, по нескольку раз в ночь и здесь, в подвале, на глазах других, в соседней клетке, пленников издевались, били и, не исключено, насиловали те двое кавказцев — здоровых, ненасытных, звероподобных мужиков! Его… двенадцатилетнюю дочь!..

Его захлестнула жалость, но еще больше злость… И, понимая, что сейчас он потеряет над собой контроль и разрыдается, стянул одеяло и схватил лежащее под ним тельце, притянув, прижав его к себе.

Он увидел огромные, полные ужаса глаза. Которые не узнал!

Это была не дочь! Это был ребенок, девочка, с такими же, как у нее, волосами, но не его дочь!.. У нее было совсем другое лицо, взрослое, искаженное страхом и страданием…

— Это она? — резко спросил сзади спецназовец.

Отец неуверенно замотал головой.

Нет, нет, это не она!.. Нет!

Но девочка вдруг что было сил вцепилась в него худыми ручонками, притянула к себе и, зарывшись носом куда-то в шею, заплакала, тихо по-звериному подвывая и сотрясаясь от всхлипов.

Она! Это она!.. Хотя совсем другая! Не та, которая была, которую он знал — не беззаботная девочка с косичкой, а взрослая, умудренная опытом, битая-перебитая жизнью женщина! Из-за этого он не узнал ее — из-за глаз, чужих, взрослых, печальных!..

— Па-па… па-па… па-па… — всхлипывала, бормотала она, все сильнее и сильнее вцепляясь в него, хотя сильнее уже, кажется, было некуда.

И по его шее и по его щекам часто-часто потекли горячие, как угольки, капли слез. По шее — ее слезы… А по щекам — его слезы, которых он даже не замечал!

Хорошо, что он здесь, что ее нашел он, а не эти… не солдаты! У нее бы сердечко разорвалось от ужаса, если бы это был не он, а люди в масках!..

В соседней камере кто-то завозился.

— Не двигаться! Пристрелю к… матери! — предупредил капитан Сафронов, поводя автоматом в сторону приподнявших головы пленников. — Кто такие?

— Старший лейтенант Макаров, сто второй моторизованной… — сказал один из пленников. И голос его предательски задрожал, а разбитые в кровь губы сами собой растянулись в идиотской, в блаженной улыбке. — Неужто свои…

— Разберемся, свои или чужие, — пообещал ему капитан.

В зинданах ведь не только русские заложники сидят, но, случается, и провинившиеся «чехи». Был горький опыт — «освобождали» одного такого «пленника», который успел в бок сержанту заточку ткнуть!

— Все, папаша, кончай нюхолкой хлюпать, давай на выход, по-быстрому! — приказал капитан, довольно бесцеремонно толкая, не понять, счастливого или несчастного, от того, что он здесь увидел, отца.

Не до соплей капитану было. Он таких девочек и не таких — без рук, без ног и голов девочек — десятками перевидал. Не о том он сейчас думал — думал, что с этими вот, свалившимися им на голову пленниками делать! За которых им не платили, на которых они не рассчитывали и которых теперь придется на себе до машин переть, потому что они на ногах еле держатся!

— Давай, давай, папаша!..

Сергей Петрович, хоть и неудобно было, но не решился отлепить от себя повисшую на нем дочь и стал вместе с ней карабкаться наверх… Остальных подняли минут через пять, они точно оказались своими — и по рожам, и по разговору, и по сообщенным ими о себе сведениям.

— Да, повезло вам, мужики, не за вами мы сюда пришли…

Но подумали не так, подумали по-другому. Подумали — черт вас нам принес!..

— … ну, считайте — отмучились…

Но кабы так, кабы отмучились!.. Нет, не отмучились! Видно, не всю отпущенную им судьбой чашу страданий выхлебали пленники — не до дна!

Осталось в ней еще по последнему полновесному глотку… Потому что не всегда на войне то, что кажется хорошо, — оказывается хорошо…

Когда собрались уже уходить, в дом вломился стоявший в охранении боец.

— Боевики! — произнес он одно только слово.

И кто бы мог предполагать, что именно сегодня, именно в этот предрассветный час в «населенку» войдет колонна «чехов». И «прогулка» сразу кончится.

— Сколько их?

— До взвода. Может быть, больше!

И все подумали то, что в сердцах сказал командир.

— Черт!.. Принесла нелегкая!..

Уходить нужно было немедленно, пока «чехи» не рассыпались по дворам и не наткнулись на них в доме, где они оказались как бы в мышеловке.