На этот раз вопросы были.
У Сергея Петровича.
— Почему мне не дали автомат? — обиженно спросил отец девочки.
— Потому что не положено. Вы гражданский человек, — ответил подполковник. — Так и вам, и нам спокойней будет. А то еще пристрелите кого-нибудь ненароком.
— Я умею обращаться с оружием, я в армии служил! — возмутился папаша заложницы.
Спецназовцы только усмехнулись.
Черта лысого они согласились бы тащить с собой этого штатского лоха, если бы не крайняя в нем нужда. Просто он лучше, чем кто-нибудь другой, мог опознать и привести в чувство заложницу. Да и выход этот не боевой, а скорее прогулочный, потому что «халтурный».
— Ну что, пошли?..
Первая пара шагнула в темноту. Им надлежало прокладывать дорогу, искать и обезвреживать маловероятные — но кто их знает — растяжки. Второй парой шли командир и Сергей Петрович. Третья пара прикрывала колонну с тыла и флангов.
Шли быстро, надвинув на глаза приборы ночного видения. Пять человек — совершенно бесшумно, словно бесплотные тени, один, хоть и старался не шуметь, «топтался как слон». Прямо хоть на закорках его неси…
Возле «населенки» сбавили темп.
Головная пара ушла вперед, отсматривать подходы.
Вернулись они уже втроем. Третий боец был тоже свой, он вылеживал здесь, холодным пузом на мокрой земле, со вчерашнего вечера, отчего говорил сильно в нос.
— Ну что? — спросил Виктор Павлович.
— Все спокойно, — ответил наблюдатель. — Из двадцати семи дворов двадцать пять «живые». В каждом от трех до десяти человек, в большинстве своем женщины и дети. С оружием никого не видел…
Ну, то есть мирная альпийская деревенька…
Все они мирные, пока спиной не повернешься…
К дому подползали на карачках, с севера, идя против ветра, чтобы не поднять собак. Бесшумно переползли через забор, залегли в огороде. Перетащили, поднимая и ставя ему ноги, Сергея Петровича. Ткнули мордой в землю, шепнули:
— Лежи тихо — как умер!
Один из бойцов, накрутив на пистолет набалдашник глушителя, ящерицей пополз к дому.
Тявкнула собака — раз, второй. И тут же осеклась.
Значит, куда надо попал боец — в шею или в голову, раз она не успела даже взвизгнуть.
Путь был свободен.
Бойцы проникли во двор, поднялись на крыльцо, встав на колени, осмотрели запертую изнутри на крючок дверь… Просунули в узкую щель тонкий нож, поддели, подняли крючок и, не опуская его, чтобы случайно не звякнуть, приоткрыли дверь, протискиваясь внутрь.
Небольшой, пахнущий деревенским домом коридорчик.
Ведущая внутрь дома дверь была закрыта на засов. Пытаясь его отодвинуть в сторону, заскребли по железу штык-ножом. За дверью кто-то завозился.
— Э… кто там? — спросил заспанный голос.
Нужно было что-то отвечать или вышибать дверь. Но если вышибать, то поднимется шум. А шуметь нежелательно, у них уже был случай когда охранник, понимая, что жить ему осталось всего ничего, швырнул в зиндан гранату.
За дверью характерно лязгнул передергиваемый затвор автомата. Автомата — черт подери!
— Эй, слушай, открой, да… Замерз совсем! — по-русски, коверкая язык кавказским акцентом, уверенно сказал кто-то из бойцов, для большей правдоподобности бухнув в косяк носком ботинка.
В доме чужих не ждали — не было здесь чужих. И дверь открылась. В проеме двери стоял полупроснувшийся «чех» с автоматом.
Он увидел не одного, увидел несколько столпившихся в коридоре фигур. Хотел полоснуть очередью поперек дверного проема, но не успел. Даже крикнуть не успел, как та собака во дворе. Его схватили за волосы и сильно дернули вперед, насаживая на выставленный штык-нож, который легко, как в масло, вошел ему в горло, перерубая гортань, в которой застрял так и не вырвавшийся наружу крик.
Боевик рухнул вперед, на выставленные руки. Упасть ему не дали, его поймали, аккуратно положили поперек порога и придержали дергающиеся в агонии ноги. Через пару минут, когда покойник затих, разошлись по дому. В соседней комнате нашелся еще один «чех», который, мирно посапывая, дрых на большой кровати. В его головах, на спинке стула, висел «АКМ» и ременная сбруя с кобурой.
Его убивать не стали. Ему набросили на голову подушку и ткнули кулаком под дых, перекрыв дыхание. Чеченец согнулся, мыча в подушку и бестолково хватаясь за воздух руками.
— Где пленники? — тихо, в самое ухо спросили его.
И с хрустом, как карандаш, переломили средний палец.
Боевик задергался, но быстро притих, потому что дышать ему было нечем.
— Где пленники? — повторили бойцы вопрос, жестко перехватывая другой, указательный, палец, который готовы были, ни малого мгновенья не сомневаясь, переломить пополам. Что боевик понял.
— Там, там, — задергался он, кивая на стену. Чеченцы очень хорошо научились маскировать входы в бункера, где под самым носом у федералов иногда месяцами отлеживались боевики. В зинданы тоже…
Бойцы прошлись по женской половине, подняли из постелей женщин и детей, перемотали им рты скотчем, связали руки и, посадив в дальней комнате в углу, приказали молчать.
Теперь можно было работать свободней.
Сдвинув общими силами в сторону какой-то полутонный сундук, содрали с пола половики и, обследовав половицы, нашли люк.
Приложившись головами к полу, прислушались.
Внизу было тихо.
— Давай за папашей!
Один из бойцов выскочил на улицу, за валяющимся на огороде Сергеем Петровичем.
— Пошли, чего разлегся, — пихнул боец в бок распростертое на грядках тело…
Люк поддели штык-ножами и потянули вверх. Под полом обнаружился закрытый металлической крышкой лаз. Все вздохнули с большим облегчением, увидев задвинутый засов. Если бы внизу были не пленники, а боевики, то засов был бы с другой стороны, был бы изнутри.